Беги!
В городе мертвых – оттепель
В темной комнате
Великий зодчий нам, наверное, соврал
Все, что нам позволено
Горю
Господи! избавь меня от злобы
Если б не жалость
Если лето сочится болью
Здесь нет Любви – здесь жажда обладанья
Как с утра душа сияла
Катимся по трапу вниз
Клали колею до воли
Когда в ворованной тоске
Когда про нас забудут
Мы в пустоши сердец сошлись прощаться
На все миры одна страна – надежда
На линии огня седьмого неба рукава
На миг сближения сердец
Не печалуйся, мой друг, не та еще беда
Не судьба напиться солнца
Не увидишь дня в окне
Пока кругами ходит рок
Потом была весна
Преддверия
Преддверия –2
Преддверия - 3
Преддверия - 4
Преддверия - 5
Разве так шутят?
Скорчился в потугах дня
Танец крыльев на песке
Тише!
Холода
Холодно – и руки стынут
Храни меня, мой Белый Танец!
Шаг за шагом, боль за болью
Шаг через Черту
Я – остров жизни

***

Беги! –
беги
берегами сердец,
океанами лжи,
ручейками душевной слякоти;
весной завяжи,
прикажи –
убьюсь, -
то не горе – не время плакати;
спаси,
унеси
к чертям в небеси,
в травяной залом
из отравы
вон, -
из стужи
священным псаломом
спою
спою твой крестовый стон –
что в том?
в реестре порядков
я – странный закон,
написанный черным
по белой ладони тетрадки.

Скажи мое имя
три раза –
увидишь сон;
а кто ты? –
а ты – того рода зараза,
которою грешный спасен.
Я знаю и это –
читал я такие рассказы…

***

В городе мертвых – оттепель.
Теплые, но не живые, выходят на пляжи:
чуешь – пахнет… Что ж теперь –
все мы когда-нибудь в землю сляжем.
Правда? – и вечность не сдвинется, не сократится.
В городе мертвых открыты гостиницы,
в белых вокзалах – пробки, вареные лица,
какое-то слово на жопе троллейбуса,
лозунги треплются,
в окнах тени людей колеблются,
серые птицы на медных веревках,
жизни кусочек в коляске на бровке,
бледная мама в сиреневом трауре платья –
видно, что хочет жить, хочет, да сил не хватит, -
каждый за что-то платит.
Правда?
Вера, продай мне кусочек любви.
Плачу вдвойне – все равно убьют.
Се ля ви.
Как твое имя? – Надежда? – А я – Герой.
Нет, не последний –
этого съели давно, а я еще свежий;
нате, вкусите – недавно из меди.
Золота вам? Да серебряной пряжи?
милый, скажите еще спасибо - все ж не говно.
Нету иного пути, кроме этой блажи:
вершина, равнина, судьба семьянина, дно.
Правда? – и сохнут надгробные постные рожи знакомых.
В этом застолье нальется бессонным окно, и даже,
кажется, кто-то ожил.
Прошляпили.
Пауза.
Выстрел.
Промах.
Праздник изгажен. Но после скажут: было же просто темно!

… синими спицами белая девушка ткет золотое сукно.
Любовь, говоришь? А тебе-то не все ли равно?

***

В темной комнате
открытое окно,
две искры
в оправе силуэта;
было – помните? –
чуть терпко и грешно –
город скрыл
слова,
ворвавшись ветром,
платья кисею
просеял мартом,
дробью стекол
гул трамваев маялся;
в этом блеклом мире
все сбывается,
если на свою
поставить карту.
Бликом от окна
метнулась истина.
Ночью тишина
слепа, как письма.
Под пером в погоне
за душой скиталось
чье-то лето.
Под крылом ладони
мне дышалось,
будто вправду это…

***

 

Великий зодчий нам, наверное, соврал:
мы всё измерили – и топи, и твердыни,
мы всё изжили и не родили святыни;
наверно, бунт лихих умов был слишком мал,
что наши правнуки успели стать седыми,
пока на корабле гремел аврал
и глухо наши имена перебирал
глас вопиющего в пустыне.

Наверно, узок был рубиновый рассвет,
коль не вошло сюда ни верности, ни силы;
мы не спесивы, просто это не красиво –
когда у ангела
из длани
пистолет;
когда средь бела дня сочится пелена
из взглядов тех, что дождались конца рассказа, -
не перепутайте агонию с экстазом;
а Ей плевать – её зовут Война,
Ей одинаково чужды и свет и разум,
и вопли грешников, и ваша тишина –
на все умы одна зараза…

… Когда проложат здесь торговое шоссе –
останки наши подберут, воздав по чести,
на месте, где мы родились, поставят крестик,
а вместо нас – таможню и
мемориальное эссе;
и будет долго педагогика стезять,
размахивая нашими руками,
что можно хоть куда,
хоть в ад,
хоть черепом о камень,
но за буёк культуры заплывать – низзя…

***

 

Все, что нам позволено,
не покажут утром по Ти-Ви.
Не было б так страшно –
мы б не вылезали из постелей,
не было б так больно –
мы ходили б по уши в любви,
не была бы нашей
эта доля – мы бы не свистели;
все, что нам дозволено эпохой, не учесть;
если б мы задумались о жизни, мы б не выжили;
если к нашей вере приписали нашу честь –
значит, время гнаться за поехавшими крышами:
шышли
мышли
в поле вышли –
слышали?

***

Горю

Истина? – риск! – и
жалость
напополам со страхом.
Выстрел жизни – писк – и
малость –
и глина с прахом:
было же Нечто
живое,
свыше?!
Душа? Вдохновение?
эй, вечный!
Тобою
слышим
каждое наше движение.

А небо само за себя
напишет
все имена своего отражения.

***

Господи! избавь меня от злобы
недоверчивых,
от невнятных голосов утробы
неразборчивых,
от расчетливых улыбок шкерых
закарманников,
от интимной и внезапной веры
сотрапезников,
от самолюбующихся
в омуте болотном,
от любви, вербующейся
в помощь всем голодным,
от дурных спасителей
с повадками нечистыми,
от лихих просителей
доверенной мне истины.

Господи, яви мне чудо силы
неубийственной!
от ворот повороти спесивых
и поклонников
да с плеча сними слезливых, даровых
и бешеных:
грешен я,
но не настолько нежен,
чтобы тешить их;
я в огне –
и мне знакома
золотая лестница, -
было мне
три дома,
стало – двести:
все поместятся…

… впрочем, Ты прости и их:
отрезвят –
перебесятся…

***

Если б не жалость -
Не дойти б до края мёртвой зоны.
Серая усталость -
беспокойству не было резона.
Я, наверно, проклят:
смене судеб не нашли причины,
под дождём размокли
наши целлюлозные вершины.
Если бы не память -
Не таскать бы души из болота;
если не заставить -
что мне толку думать за кого-то?
Расскажи мне повесть
подлости обыденного зуда;
если бы не совесть -
унесло б меня к чертям отсюда!

***

Если лето сочится болью
если осень сошла одеждой,
если льдом поросло расколье -
я иду по краям Надежды,
белой кровью теку по лезвию,
ворожу золотые россписи;
слева - тыща веков над бездною,
справа - самый наклон у пропасти;
а кругом то ли тени белые,
то ли совести некуда кинуться -
слишком много тут понаделано,
что бы в слове едином вылиться;
вроде души на слово верные,
да тоска прижимает давняя -
между вашими прочными стенами,
между злобами да изменами,
собирая ночей звенья,
ухожу за пороги дальние...

***

Здесь нет Любви – здесь жажда обладанья;
призыв ко встрече краток, как приказ,
и чем банальнее беседы час,
тем тяжелее скрытые дознанья;
и повод к мысли в сумраке повис,
но здесь – весна и сила темной крови, -
и правда, оборвавшись в полуволе,
привычно лжет.
К чертям дурацкий смысл,
когда ТАКАЯ вера жаждет боли.

И я б любил ее за этот грех,
творимый с непосредственностью власти,
когда бы, разорвав себя на части,
корить молчанием за тайный смех,
творить илллюзий будничный успех
и чтить исток ее животной страсти.
Дурак же я, коль так – один за всех…

***

Как с утра душа сияла
cиней каплей на руке.
На далеком береге
красна девица стояла –
то ль кого-то провожала,
то ли встретила, -
глянула, заметила
и убежала.

Как с утра душа постилась
серым камнем.
На Петра звезда светилась
синим пламенем.
Из-под век весна поплыла,
взглядом плавилась:
человеку – не убыло,
а тепла – прибавилось.
Девица напрасно выла:
если бы звезда остыла –
на кого б ты маялась?
если бы тебя не трогать –
задохнешься в мареве;
ну а мне – свечная копоть –
сваливай.

Как с утра душа запела –
на гвоздях
оставив тело,
на дверях –
обрывок мысли;
надоела –
выселили…

***

Катимся по трапу вниз,
в заболоченное небо, -
провожает синий свист
тех, кого манила небыль;
успокаивала ночь
перетянутые нервы:
не спасти и не помочь -
так хотя бы просто верить;
не доплыть до кромки сна -
и со дна считаем волны:
лето, осень да весна
вдрызг по ледяному молу;
милая, ты плачешь? -
полно...

Тыщи судеб на кону -
в узел да в рюкзак на спину:
охраняем тишину,
охраняем тишину -
нашу золотую середину...

***

Клали колею до воли,
расписали небо юзами,
накидали в землю соли -
думали , что будет вкусная ,
прорубили в храм дороги -
да красавица на выданье;
посвети , душа , под ноги -
посвети ,пока не выдали.
Снизу припекают бесы ,
сверху поливают солодом ,
в антраците наших песен
добывают черти золото;
ну а нам опять налево,
если справа пахнет бесами;
посвети , душа , на небо -
посвети пока не треснуло.
Звёзды падали на север -
да не видно под сегробами;
в трещины земли свистели -
только лихо нынче доброе:
выползет да пересушит
поцелуями змеиными;
посвети , душа , на душу -
посвети пока не синяя !
На руинах о развале
напророчили речистые ,
далеко тебя позвали -
обивать пороги чистые ,
потеряли знамя в драке -
да и то недолго помнили ;
посвети , душа ,во мраке -
посвети пока не поняли....

***

Когда в ворованной тоске
наступит пауза для веры,
когда вампиры на душе
отбесятся и обнаглеют,
оставь свой адрес на песке –
я позвоню в ночную серость,
и зла безумного клише
сорвет мой глупый детский лепет;
пусть Ваши не нарушит сны
моя невнятная небрежность –
не уваженье, вряд ли – нежность,
и точно - не тепло весны,
и яд читательских наград
не блещет у меня на стенах,
а мне плевать – я в первый ряд
шагаю по ушам надменным;
пусть говорят, что говорят –
мне приказала ждать заря
у кромки моря перемены;

…горька водичка. Что ж я, зря
торчу?!
Рождайтесь же из пены!!!

***

Когда про нас забудут,
скорей всего, мы будем заняты;
наш люмпен-пролетариат
займет всё хит-парады и сортиры, -
они, наверно, будут
из телеков накручивать болты,
а мы, наверно, будем
под рок-забой тащиться от кефира.
Когда споет последний
апостол рока и уйдет в запас и
наши дикие умы
наполнятся дарами ширпотреба,
позатухают бредни
вокруг вопроса о культуре масс -
наверно, станет видно,
наверно, снова станет видно небо.
Когда за панихидой
споют во здравие заблудших душ
и на последний поворот
подкрутят разболтавшиеся гайки,
за алой Немезидой
похмельная на землю грянет сушь -
мы снова будем дома
и у каминов томно
травить не ставшие легендой байки
о том,
что поп-культура залюбила,
чтоб ей на все гроба одна могила,
и что система наша тоже не совсем катила,
и что ну года два ей до системы не хватило,
и что бы было, если б не забыла
РОССИЯ героических детей, -
да хватит их некаянная сила
всех наших недоглоданных костей...

***

Мы в пустоши сердец сошлись прощаться –
последние из тех,
кто удержал Живую Нить;
нас развезло по колее времен и наций –
искали в пульсе городов биенье братства,
сходились в звездные часы,
чтоб после - прочно позабыть;
но в этом мире невозможно потеряться! –
как эти души
невозможно не любить…

***

ОБИДНО…

«про тепло и любовь»

На все миры одна страна – надежда,
и девять звезд над куполом все светят.
На злобу дня – стакан вина,
над краем ночи – тишина и свежесть.
великий пост бумажных грез
да танец строк – металлолом столетий.

А тут душа – дыра в стене и плохо –
экзема, по святым местам порезами;
куда ж теплей, когда – в огне?
да что с того, что легче мне
с наезда
в лоб
отрезать
слог? –
да что с того? Любовь – и та с наездами.
да что, раз нет
в словах тепла? –
ведь речка
далеко текла
ведь больно –
битого стекла
на красное!
пока орал –
зима легла;
а что любовь?
любовь – она
заразная.

Душа, как стопка, по губам затаскана,
кривая тропка, пьянь да бляди с глазками;
в моих местах тепло скрестили с похотью.
Жесток? – пускай; ну а любовь – не трогайте…

***

На линии огня седьмого неба рукава
легли водоразделом дней и неучтенных судеб –
мы думали о том, что с нами будет,
когда закончатся красивые слова;
и нет иной любви –
заткнитесь, золотые трубы!
ночами слушал век
признанья ветреной Фемиды, -
а утром выпал снег
на потаенные обиды…

***

На миг сближения сердец –
года бесцельных перепутий,
и жалобы – и не кому-то,
а просто так – попутал бес.

Как будто здесь не видят снов
и словно любят здесь по дури –
и слово тысячи раздумий
пропало в бурю тысяч слов.

И с делать нечего боец
пытает вкус чужого слога:
ах, эта лирика! –
побойся бога –
какое тут тепло души
из пеклища сердец…

***

Не печалуйся, мой друг, не та еще беда,
что не тонешь:
на двоих у нас в аду одна сковорода –
не прогонишь;
то ли для блаженных наши чересчур сердца
много весят,
но зато вина в подвалах нашего дворца –
хоть залейся!
Что ж теперь, - играйте, арфы! Корчитесь, гробы,
с перепою!
странная кривая наша линия судьбы –
хрен с тобою…

***

Не судьба напиться солнца –
Утонул в шальной водице;
Небо над тобой смеется,
Расплетая дней косицы,
А звезда последней веры
Полотном забытых судеб
Шьет рубаху новой меры –
На тебя,
На то, что будет:
По тебе твои пути,
На тебя надежды зори –
Если сможешь обойти
Берега большого моря;
Если знаешь – не тужи:
Не сгоришь и не утонешь;
Если любишь – расскажи,
Чьим ногам себя поклонишь;
Если тяжела беда –
Далеко ж тебя носило! –
Если у небес звезда
За твою судьбу просила…

***

Не увидишь дня в окне –
Значит, шторы.
Искупал себя в огне
белый город,
в рождество дома в пыли
замесило,
в подворотне душу жгли –
гарь носило.
Двери распахнула вера –
расплескала;
был бы я таким же серым –
вряд ли б ты меня искала;
руки в душу – где-то здесь
потеряла…
«Чем ты слушал?!»
Было мало!
я ушел отсюда весь.
Я хотел начать сначала!

Раскидала искры кос,
извела себя на нежность
истина.
Я занял пост
в этом секторе надежды
между звезд.
Вошла, как врач,
проскрипела что-то ставней
неудача.
Серый плащ
пропитался голосами.

Не шуми. Там кто-то плачет –
меж землей и небесами…

***

Пока кругами ходит рок
и мокнет в тазике посуда,
от скуки мой ленивый будда
читает чувства между строк,
и ей уже не все равно,
какой чертой подметить дату;
и МПС, и связь – ходатай,
и сине-белое кино
в конверте – все в утеху ей –
и теплым дремом переполнен
и кажется чуть-чуть длинней
очередной бездельный полдень, -
а где-то впереди, во сне,
налитый пьяным соком месяц,
и сколько в три декады влезет –
достанется и ей, и мне;
ну а пока торчит в окне
обыденность
и тихо бесит…

***

Потом была весна –
пора гвоздик и кровососов.
И ни в какую пропадь
не укрыться от эксцессов.
Несказанно тесна
каемка бытовых вопросов.
Нежданно одинока
вероятная принцесса –
за кухонным столом,
терзая школьные тетрадки,
гласит она вселенной
вереницей звучных слов;
а вам сплошной облом –
вы променяли все задатки
на скучную дилемму
отношения полов.

***

Преддверия

Дождись меня,
когда из ста
я выберу один святой закон,
когда с небес
моя звезда
заговорит торжественным стихом,
дождись огня –
пока темно,
летят надежды с лезвия свечи;
а если неба не дано –
мы променяем веру на мечи;
плевать, надолго ли –
неважно. –
шагать ли в поле
отважным,
любить ли звездную
химеру,
орать нетрезвому
про меру,
доказывать ли Богу правду
в темени, -
нам надо-то всего немного
времени
понять, о чем молчать нельзя,
и души мира собирать на перья;
над морем наших дней скользят
преддверия…

***

Преддверия –2

…куда мы прем? чего опять мы бесимся?
крест на кресте – да все ведь не поместимся!
крошили зеленью углы бетонные –
на гормональных вспышках над кордонами;
а с неба припекло – куда ты денешься?
мы все с одной земли – о чем ты каешься?
толкаешь барахло души за денежки,
а тут как хлопнет изнутри – и маешься.
Куда тебя несло? каким побоищем?
из самого огня в людей как бешеный:
видал я ваше райское покоище,
когда тут до небес одни проплешины!
А кто тебя поймет? – как будто некому!
пока тебя заносит да
пока тебя не спросят – ну
какого черта мы за небом бегали,
когда оно вот так пришло и косит?
чего мы ждали и во что мы верили?
каким мы местом чуяли преддверия? –
мотали на усах,
бесстыдно
грезили,
на собственных весах
Фемиду
взвесили,
копили мощь зарниц
и жили
слабыми,
любили девственниц –
грешили
с бабами;
душа к душе,
любовь к беде –
ступенечки:
судьба в ноже,
слог, секс,
надежда, фенечки…

***

Преддверия - 3

Брошен в небо первый камень –
кроюсь от огня руками:
жаль;
волны строк бегут кругами,
жемчугом и берегами
вдаль;
на стихию слова вожжи
кинешь и в косяк из кожи
прешь:
видимо, ты это сможешь,
только ты, наверно тоже
врешь!

Врешь – не будешь золотым.
Только – позван.
Небо дарит молодым
с передозой:
пляшем богу за пятак
до упада,
если клонится чердак,
значит – надо;
если в жизни все не то –
все в порядке:
не пройдешь ты тут с винтом
без разрядки,
не махнешь платочком ввысь
без узора. –
даже нам не обойтись без надзора…

***

Преддверия - 4

Окровавленные губы
развернули план войны;
здесь была когда-то жалость –
веришь?
обезумевшие трубы
разорвали ткань весны
воплем:
времени осталось –
капля,
открывайте двери!
стойте!
не пустите вора! –
с гоном
вспенивали пасти:
пойте,
золотые горны,
взмойте
флагами на горы,
вот он –
души рвет на части!
Кто не верит нашей вере? –
Шли на бойню из избы,
заколачивали стекла –
впрочем, нас не жди – что толку?
Кто поймет, где зад, где перед
у поломанной судьбы?
под слезой душа размокла –
на тебе надежду – вытри
лики и одежды Митры
береги!
может быть, достанет света
доплести кострища лета
у реки?
не убережешь последних? –
губы шепчут
на крови
золото – держись любви,
золото! – я выплавлю из меди
веру в вечность…

***

>

Преддверия - 5

Алая звезда дырой легла на горизонт,
затопило перелески и постели кровью,
вечер постоял и , пятясь задом, вышел вон
и последняя надежда называлась любовью.
Ну а мы сидели и пытались вспоминать -
да вот то ли вышибло, а то ли было нечего;
да нашей вере тыщи лет!
Да нам бы тут бы, вашу мать! -
да нам бы только света -
остальное все помечено;
да кабы знали мы, младые,
сколько боли от огня,
кабы ведали незрячие
тропу среди болот -
а все деревья в нашей чаще
начинаются с пня,
все надежды нашей голи -
сделать все наоборот;
далеко идет дорога -
мы лежали поперек,
под углом висело небо
указующим перстом;
вроде было нам немного
годиков - горшки да рок, -
сколько мира на потребу
пролежало под хвостом!

...а тебе с твоими круглыми
глазами - далеко ли? -
вольным воля,
нам - везло, -
ты смотри, смотри, как небо
небо корчится от боли,
ну а нас неровным часом
понесло...

***

Разве так шутят?
начало конца –
взгляд, засекший момент движенья.
Шутка – это упрямство мишени,
попавшей в прицел венца.
Шутка – это зажим спирали.
Временем движет стальная злость
где-то в коробке груди,
и часы играют
двенадцать,
пока тебя терпит гвоздь
тоналя:
большего им не сбацать.
Да и иного танца в тебе
подразумевали едва ли,
когда накрутили твоей судьбе
винтики самоанализа.
Вывод:
часики просто врали.
ВЫ –
знали?…

***

Скорчился в потугах дня
неба городского локон,
синь глядит из стылых окон
на меня,
гуляющего;
а еще был праздник –
елочным звенел побегом
да трещал бенгальским снегом
городской заказник;
предан Стикс
фалангам бури,
Разин с Ермаком по дури
пропивали пеплу лиц
боевое платье;
жги! –
контрасты, окна, блиц, -
жди,
святой Новосибирск,
рождества –
распятья.

***

Танец крыльев на песке
в блеске вестника.
капли страха на виске.
В Солнце лесенка.
Ты боишься? замолчи –
я попробую…
Где-то звякнули ключи:
Вести добрые.

***

Тише!
я вижу Вас.
Стойте, Весенняя!
Пишет
провидец за час
до спасения
истину.
Троньте ладонью –
горячее,
чистое –
это агония
плача,
детского
перерождения в Дар:
резкое слово,
движенье,
удар!
Паузу
вольную
звезды считали.
Ваза
настольная –
розы в Граале.
Слово
Мечтателя –
истина тысяч.
Снова
искать Его
бросили клич –
слышал?
а я Его
трогал руками.
Крышу рвало
о евангельский Камень…

***

Холода -
не печаль;
не беда,
коли нас невзначай
заведут
не туда,
заплетут и ограбят до нитки.
Если тут
слово - сор,
если ждут
на позор -
то пускай не схоронят
и дети не чтут
наших душ похоронные свитки,
и века их не тронет
тяжёлый хомут
лжи и вони,
предательств и пытки.
Не беда,
что весна
проморгала со сна,
что вода
размывает следы, и тесна,
невозможно тесна наша воля,
повороты - лихи; -
полоротым, глухим,
ожиревшим застольям
читали стихи -
но, конечно же, наши грехи
наши дети замолят...

...ну а если ты выйдешь
из дряни сухим -
не беда, что не видишь
тепла из трухи, -
такова наша грязная доля

***

Холодно – и руки стынут;
ждешь, когда возьмут
и вынут
из зимы на свет –
у дзота
не осталось зрячих.
На курках немели
пальцы –
нас кружило в белом
вальсе,
и исхода нет –
но кто-то
видел все иначе.
А меня по свету
носит
в поисках ответа –
просит
небо у виска,
да только
не хватило веры.
Далеко закинул
руки,
посверкал и сгинул
в звуке,
а пошли искать –
да толку:
тут все кошки серы.
Память корчилась
под словом.
Песня кончилась –
и снова
завела мотив;
ну – с Богом, -
может, и отпустит?
Тридцать градусов
мороза.
Небо заточило
звезды –
как возьмет
да как тебя укусит…

***

Храни меня, мой Белый Танец! –
мы не успели свить венец,
как проступил мещанский глянец
из наших выжженных сердец;
из наших тайников на люди
не вышел ни один живым –
душа распарывает швы,
пытаясь влезть в пещеры буден.
Храни меня, мой Талисман!
взорви грозящие преграды,
пока не обернулся правдой
их убедительный обман;
пока в огне вопит душа,
ломясь в бумажные оконца,
пока нет сил на новый шаг –
храни меня, тревога Солнца!

… еще не опустился Мост
весны на полуночном тракте,
а нам уже сказали – хватит,
пора бай-бай…

…от детских слёз
ржавели тихие кровати,
рыжел пожарищем погост
под фокусом седых галактик,
взрослели новые миры,
менялись правила игры;
судьба гуляла в белом платье
предчувствия своей поры…

***

Шаг за шагом, боль за болью –
медленно убиваю детство;
дух ночей распинает голью,
затянулась злая воля –
занял, наверное, чужое место.
Шаг за шагом – небо сгнило
в серенький моральный кодекс;
совесть всегда нападает с тыла,
да рвануть не хватает силы –
подлость! –
боже, какая подлость!

Небо выкидало в огнях –
будто душу жалом тронет:
заблудился в трёх пнях,
незаметно пускаю корни
в этих
остофигевших днях…

***

Шаг через Черту, один лишь шаг - и рвется нить;
сколько раз переступали - и опять ломали ноги,
выскребая - пусть в позор, - но хочется пожить:
утро на аккорд берет - и - боже! - ну еще немного!
Тишина...толкут удары сердца в крылья век,
а душа -четыре ветра по дырявой парусине, -
под Огонь выносит наш пылающий ковчег,
за штурвалом кто-то верит мне, но я не помню имя;
за штурвалом кто-то знает путьв ухабах лет:
только бы лететь, как жить, -какой же ты еще ребенок!
снизу шепчут волны, что обратно хода нет -
перепрыгни эту ночь,
и снова день,
а пульс так тонок;
а заря опять омоет алое крыло,
запахнет - и следом колоколит золотая Месса;
мама - Тишина! куда ж нас, глупых, занесло,
если сквозь чужие лица -
бездна,
заискрила бездна!

...снова шаг за Грань - нащупать дальше хоть чуть - чуть:
три попытки, сто отходов - завоевываю смелость;
трус! - пускай, я снова здесь: мне нужен этот Путь:
трус! - но синий блеск оголит нерв -
куда похмелье делось!

Мама, не вини меня - я голоден
безнадежно,
если мне чужие судьбы дороги -
там укроюсь;
ломит из-под ребер, давит золото,
режет ножны,
наделив Огнем, срывает пологи,
будто голос -
и мяй, звени под боем молота,
звездный Пояс!

Встань, оденься в ярые пожары,
поднеми кольцо весенней Тары
в новую обрушить битву,
по ночам, по искрам желтых окон,
по обыденным делам - морокам,
завивая небосвода локон -
исполнением молитвы:

Господи, господи!
если вновь пойдешь по души -
у краев Пропади
не спасешь, так хоть послушай:
с песнями носимся,
разбавляем души водкой,
в небеса просимся,
по судьбе голодной плеткой
хлещимся, каемся
до очередного боя,
с бесами знаемся:
с нами - Тьма, а мы - с Тобою!
не для нас радуга -
доживем с пустого хлеба, -
просто знать надо нам,
что еще достанет неба
надолго...

***

$amy.
Я – остров жизни.
Будни хороводят
цветов и гроз
весеннее кольцо;
на молниях влетел
и где-то бродит
мой звездный бог,
скрывающий лицо;
меж двух огней
и тысячи мессий
судьба на лезвии
дамоклова меча;
мой день царит,
пока горит свеча, -
мой свет поет во тьме
моих бессилий.

Я – мачта мира.
На моем штандарте
распятие
российского Петра.
На палубе
девятые ветра
рисуют лиру
на весенней карте.